Неподалеку раздался слабый-преслабый звук, точно зевнул комар.

Улица Короткая в Морпорке — в действительности одна из самых длинных в этом городе.

Здорово рассуждать о чистой логике, о вселенной, которая управляется разумными законами, о гармонии чисел, но простой и непреложный факт заключался в том, что Диск перемещался в пространстве на спине гигантской черепахи и что у местных богов была привычка ходить по домам атеистов и бить стекла.

Солнечные лучи, падающие из разбросанных по стенам входных отверстий, крест-накрест прочерчивали пыльный полумрак, словно янтарные прутья, внутри которых застыл миллион золотистых насекомых

Голос ее был негромким и сверкал острыми алмазными гранями.

В голосе покойного правителя шуршали черви и скрипели двери могильных склепов.

История Златоглаза Сереброрука Дактилоса (заставляет задуматься)
читать дальше— Он поистине великолепен, — прошептал он. — Подлинное произведение искусства.
— Ремесла, — поправил стоящий рядом коренастый крепыш.
Архиастроном медленно повернулся и посмотрел в его бесстрастное лицо. Лицу не особенно трудно выглядеть бесстрастным, когда на том месте, где полагается быть глазам, обескураживающе сверкают две золотые сферы.
— Действительно, ремесла, — улыбнулся архиастроном. — Наверное, на всем Диске нет более умелого ремесленника, чем ты, Златоглаз. Я прав?
Ремесленник ответил не сразу. Его обнаженное тело — по меньшей мере, оно было бы обнаженным, если бы не пояс с инструментами, наручные счеты и густой загар, — напряглось: он обдумывал скрытый смысл последнего замечания архиастронома. Золотые глаза словно всматривались в какой-то иной мир.
— И да, и нет, — заговорил он наконец. Несколько астрономов рангом пониже, стоящих за спинкой трона, при виде подобной неучтивости судорожно втянули в себя воздух, но их повелитель, такое впечатление, ничего не заметил.
— Продолжай, — велел он.
— Я не владею некоторыми существенно важными навыками. Тем не менее я — Златоглаз Сереброрук Дактилос, — сказал ремесленник. — Я изготовил Металлических Воинов, которые охраняют могилу Питчю, спроектировал Световые Дамбы Великого Нефа, построил Дворец Семи Пустынь. Однако… — он поднял руку и постучал по одному из своих глаз, который в ответ слабо зазвенел. — После того как я закончил армию големов для Питчю, он отвалил мне кучу золота, но, чтобы я не создал ничего такого, что могло бы сравниться с работой, которую я выполнил для него, он приказал выколоть мне глаза.
— Мудро, но жестоко, — с сочувствием отозвался архиастроном.
— Да. Так что я научился слышать закалку металлов и видеть пальцами. Я стал различать руды по вкусу и запаху. Я выковал эти глаза, но я не смог заставить их видеть. Потом меня призвали строить Дворец Семи Пустынь, и в результате эмир осыпал меня серебром, а затем, чему я совсем не удивился, повелел отрубить мне правую руку.
— Серьезная помеха в таком деле, как твое, — кивнул архиастроном.
— Часть серебра я использовал для того, чтобы смастерить себе новую руку, в чем мне помогли несравненные познания по части рычагов и точек опоры. Рука начала действовать. После того как я создал первую великую Световую Дамбу вместимостью пятьдесят тысяч часов дневного света, племенной совет Нефа одарил меня превосходными шелками, а потом приказал перерезать мне сухожилия, чтобы я не убежал. В результате из этого шелка, а также некоторого количества бамбука, я построил летательную машину, на которой спустился с высокой башни, являющейся моей тюрьмой.
— И вскоре ты очутился в Крулле, — сказал архиастроном. — Знаешь, я не могу избавиться от ощущения, что в других занятиях риска куда меньше. Вряд ли тебя предадут смерти в рассрочку за выращивание салата, к примеру. Почему ты упорно возвращаешься к своему ремеслу?
Златоглаз Дактилос пожал плечами.
— Потому что я в нем мастер. Архиастроном снова взглянул на бронзовую рыбу, которая сияла, как гонг, в свете полуденного солнца.
— Какая красота, — пробормотал он. — Единственная в своем роде. Ну, Дактилос, напомни мне, что я пообещал в награду за это творение?
— Ты попросил меня спроектировать рыбу, которая могла бы плавать по морям пространства, что лежат между мирами, — произнес главный ремесленник. — В обмен на это…, в обмен…
— Да? Моя память уже не та, что раньше, — промурлыкал архиастроном, поглаживая теплую бронзу.
— В обмен, — без особой надежды продолжал Дактилос, — ты обещал отпустить меня на свободу и воздержаться от отрубания каких бы то ни было конечностей. Я даже не прошу у тебя сокровищ.
— Ах, да. Что-то припоминаю, — кивнул старик, но потом, подняв руку, добавил:
— Так вот, я солгал.
В воздухе пронесся еле слышный шелест, и златоглазый ремесленник пошатнулся. Опустив глаза на торчащий из груди наконечник стрелы, он устало кивнул. Из уголка его рта скатилась струйка крови.
В полной (если не считать гудения нескольких кружащих в ожидании мух) тишине серебряная рука медленно поднялась и ощупала стрелу.
Дактилос крякнул.
— Дрянная ковка, — сказал он и опрокинулся навзничь.
Архиастроном толкнул тело ногой и вздохнул.
— Как полагается, когда умирает главный ремесленник, мы почтим его память кратким периодом траура. — Он проследил взглядом за навозной мухой, которая уселась было на золотой глаз, но, озадаченная, вспорхнула и улетела прочь. — Все, траур закончен. Достаточно.